Максим Аверин: «Годами я не мог сделать решающий шаг — уйти»

«Страсти улеглись, и сейчас злополучную постановку уже никто и не вспоминает. Зато в той ситуации я...

«Страсти улеглись, и сейчас злополучную постановку уже никто и не вспоминает. Зато в той ситуации я получил толчок — волшебный пендель под зад, который нужен любому человеку, когда он не решается что-то поменять. Через несколько лет с Театром сатиры ситуация повторилась: снова понимал, что пора уходить, но ждал подобного пинка. На этот раз в день смерти Ширвиндта я вдруг отчетливо понял: глава моей жизни, связанная с Театром сатиры, закончилась», — рассказывает актер театра и кино, телеведущий Максим Аверин.

— Максим, в вашей творческой жизни только что произошло очень важное событие. Неожиданно для своих поклонников вы ушли из Театра сатиры — практически одновременно с приходом в труппу нового худрука Евгения Герасимова, который сменил на этом посту Сергея Газарова. Ваше решение связано со сменой руководства?

— Нет и еще раз нет — просто так совпало. Но давайте обо всем по порядку... Когда в 21 год, сразу после окончания Щукинского училища, я попал в свой первый театр — «Сатирикон», то был совсем пацан. И думал, что все в жизни должно быть «раз и навсегда» — и театр, и любовь. Вот такой юношеский максимализм. Прошло 18 лет, и из «Сатирикона» я ушел. Потом у меня случился Театр сатиры. А теперь я перешел в театр «Ленком Марка Захарова» — по приглашению его директора Марка Борисовича Варшавера, который много лет блистательно руководит театром, бережет его. Каждый раз принимать подобное решение очень трудно, ведь я ощущаю ответственность перед коллективом, людьми, с которыми я работал. Вот и думаешь год за годом: надо потерпеть, подождать. В результате проводишь жизнь в ожидании шага, который надо было сделать давно. Но это неправильно: нельзя бояться перемен!

— Многие артисты уверяют, что театр для них — это дом родной, из которого невозможно уйти!

— В свое время на меня большое впечатление произвела трудовая книжка Андрея Миронова, которую я увидел в Музее Театра сатиры. Там всего одна запись, потому что он всю жизнь проработал в одной труппе. Но насколько я знаю, Миронов хотел гораздо большего. Со временем границы Театра сатиры, амплуа только актера ему стали тесны. Худрук Плучек, который Миронова просто обожал, понимал, что театр не может потерять такого артиста, поэтому и разрешал Андрею Александровичу проявить себя в качестве режиссера...

Так вот, для меня дом — это моя квартира на бульварах, моя дача. А театр — это работа. Внутри него бывает точно такая же повседневная рутина, как на любом другом производстве. В этом смысле профессия актера ничем не отличается от других. И зритель никогда не должен видеть, что скрывается за той невероятной, прекрасной жизнью, в которую на сцене его вовлекают актеры. Не люблю артистов, которые жалуются, что они так сильно устают — когда они выходят на поклон с выражением лица «я отдал вам все». Да, мы бываем насквозь мокрыми после спектакля, тратится много энергии. Но расскажите о вашем тяжелом труде шахтерам...

— Ваша карьера в кино и на телевидении очень успешная. А как складывалась театральная судьба?

— Когда учился на втором курсе, в Москву на гастроли при­ехал Тбилисский театр имени Шота Руставели. Я попал на спектакли «Добрый человек из Сычуани» и «Кавказский меловой круг», и мне показалось, что это лучшее, что видел в своей жизни. Играли на грузинском, там были наушники для перевода, но в какой-то момент я понял, что они мне не нужны. Потому что на сцене происходило нечто завораживающее, какое-то волшебство, понятное без перевода. Я был так потрясен, что решил: после окончания училища уеду из Москвы в Тбилиси и буду играть в этом театре. А что вы хотите: мне 18 лет, дурачок дурачком...

Конечно, получив диплом, никуда из Москвы я не поехал. Как очень многие «щукинцы», мечтал служить в Театре Вахтангова. А как иначе, если там работали Лановой, Яковлев, Ульянов — артисты невероятного масштаба! То, что в те годы труппа переживала не лучшие времена, я не понимал. Просто как ученик вахтанговской школы очень хотел попасть именно в этот театр. Но меня не взяли, сказав, что я «очень сильно наигрываю». Кстати, эта фраза преследует меня всю жизнь: для кого-то я «слишком». А для кого-то нормальный артист. (Смеется.)

В итоге оказался в «Сатириконе», о котором и не думал. Знал только то, что его создал Аркадий Райкин, а потом возглавил Константин Аркадьевич, превративший эстрадный театр в очень сильную драматическую труппу. Райкин отсматривал четверокурсников одним из первых — весной — и «выцепил» меня. Причем, как я потом понял, сначала не представлял, что со мной делать. Ну, высокий парень, рост 190 сантиметров, чего же не взять, пусть будет в труппе. 

— Быстро получили главные роли?

— Нет, года три выходил только в массовке. Так что прокормиться было нелегко. В 1997 году было вообще не до театра. Помню, получил в «Сатириконе» первые отпускные, а их на отдых совсем не хватает. 

— Куда хотели отправиться? В Италию, в Таиланд?

— Да вы что, какая Италия?! Хотел поехать дикарем в Бердянск, где до этого не раз отдыхал. Но денег-то и на этот скромный «вояж» не хватало. Мой старший брат Геннадий был директором автосервиса у Савеловского вокзала. Я попросил его: «Устрой меня мыть машины. Впереди лето, а мне жить не на что». А он: «Нет, мойку тебе не доверю, вдруг какую иномарку поцарапаешь!» Тогда же только появились все эти крутые тачки. В итоге брат пристроил меня заправлять машины бензином. Я заработал на поездку в Бердянск и был счастлив.

— Так когда театральная фортуна к вам повернулась лицом?

— По-настоящему для меня все началось, когда в «Сатириконе» режиссер Юрий Бутусов поставил спектакль «Макбетт». И одновременно в моей жизни случился Вадим Юсупович Абдрашитов с фильмом «Магнитные бури». До этого я уже снимался в кино. Но это были такие роли, что меня спрашивали: «А кем вы работаете?» — «Артистом». — «А, ну понятно...» А тут главная роль, такой режиссер...

— В «Сатириконе» вы проработали 18 лет, были ведущим артистом. Почему все-таки ушли?

— Это был один из самых ярких театров Москвы, и годы работы с Райкиным мне так много дали! Но со временем я стал чувствовать, что на сцене делаю гораздо меньше, чем могу. Ощущал это, но годами не мог сделать решающий шаг — уйти... Конечно, это был болезненный момент. В день ухода из театра утром у меня состоялся жесткий, очень прямолинейный разговор с Константином Аркадьевичем, когда мы в сердцах наговорили друг другу много чего. И он был вправе сказать мне то, что сказал. И я был вправе ответить так, как ответил, потому что должен был встать на защиту части коллектива, который принимал участие в постановке, из-за которой и случился сыр-бор. А днем — и это самое интересное — мне в Министерстве культуры вручали нагрудный знак заслуженного артиста! Сидел на этой церемонии и думал: мне то ли чаю выпить, то ли пойти и повеситься. Потому что в тот день мир для меня рухнул.

Прошло время, страсти улеглись, и сейчас злополучную постановку уже никто и не вспоминает. Зато в той ситуации я получил толчок — волшебный пендель под зад, который нужен любому человеку, когда он все не решается что-то менять в своей жизни. Через несколько лет с Театром сатиры ситуация повторилась: снова я понимал, что пора уходить, но ждал подобного пинка. На этот раз решился изменить жизнь в день смерти Ширвиндта. В тот вечер играл в спектакле «Арбенин. Маскарад без слов» и, выйдя на сцену, отчетливо понял: глава моей жизни, связанная с Театром сатиры, закончилась. Хочу подчеркнуть, что я доиграю все запланированные спектакли, не обману ни зрителя, ни коллектив. Так же было и в «Сатириконе»: доработал до конца сезона, ввел на свои роли других артистов. Тут никто не может обвинить меня в том, что подвел труппу.

— Знаю, что в штат Театра сатиры вас долго звал Александр Анатольевич Ширвиндт...

— Да. После «Сатирикона» я несколько лет был «на вольных хлебах» — играл в Театре сатиры как приглашенный артист, и меня это вполне устраивало. Пока Александр Анатольевич, мой дорогой учитель, не сказал: «Максик, хватит бегать». И я стал штатным артистом. Начал ждать сильного худрука, который бы меня направлял, потому что мне нужен режиссерский «взгляд сверху». Но в теат­ре была другая ситуация.

— Александр Анатольевич в последние годы в интервью откровенно говорил, что он худрук поневоле, и даже называл Театр сатиры богадельней, потому что у него не было уже сил предпринимать какие-то решительные шаги, например, увольнять людей...

— Да, так оно и было... Потом худруком стал Сергей Ишханович Газаров, а Ширвиндт ушел в президенты театра. Я сыграл главную роль в спектакле «Маскарад...», который стал для меня очень увлекательным, интересным «путешествием». И потом наде­ялся, что в театре для меня начнется какая-то новая страница. Но дальше ничего не происходило, интереса ко мне не было. Я понимаю, что в театре 150 артистов и всем надо работать, но меня-то это не очень успокаивает. Я нахожусь в том чудесном возрасте,  когда мне надо играть все и каждый день. И я это, в общем-то, и делаю,  только в других местах, на разных площадках. И в тот самый момент, когда  я ощутил, что у Театра сатиры на меня особых планов нет, мой друг Сан Саныч Лазарев сказал: «У меня есть к тебе предложение. Роль Чарноты в спектакле «Бег», который ставлю в «Ленкоме».

— Того самого генерала Чарноты, которого в кино гениально сыграл ваш любимый Михаил Ульянов

— Да! Я кинулся в эту работу с огромным удовольствием. А вскоре в «Ленкоме» Лазарев восстановил легендарную «Поминальную молитву». Когда студентом я увидел эту постановку, в которой играли Евгений Леонов, Татьяна Пельтцер, был потрясен. А глядя на Александра Абдулова —Менахема-Мендла, подумал: «Господи, как же я хочу сыграть эту роль!» И вот спустя 30 лет все случилось! То, что «Поминальную молитву» возродили, — очень правильный шаг. Это настолько крутой спектакль, придуманный Марком Захаровым, драматургом Григорием Гориным, художником Олегом Шейнцисом и композитором Михаилом Глузом, что даже не самый сильный артист в нем будет выглядеть на уровне. Играть в такой постановке для меня громадное счастье...

Сама судьба вела меня к тому, чтобы перейти в «Ленком». Я много лет был знаком с Инной Михайловной Чуриковой — с ней и с Глебом Анатольевичем Панфиловым много работал мой папа, художник-декоратор «Мосфильма». Так вот, однажды Чурикова, нежно взяв меня под руку, сказала: «Ну когда же ты уже придешь работать в «Ленком»?» А я даже помышлять не мог, чтобы попасть в этот замечательный театр, один из лучших в Москве. Прошли годы, по­явился спектакль «Бег». Я увидел, что в «Ленкоме» есть планы на меня, и с удовольствием ринулся в эту историю. На самом деле, надо было переходить в «Ленком», еще когда был жив Марк Анатольевич Захаров. И, возможно, работа с ним могла бы стать самым интересным приключением в моей творческой жизни. Но я все думал, все ждал «волшебного пенделя». На этот раз он произошел, когда в театре сменился руководитель. Я понял: вот подходящий момент, чтобы «сменить траекторию». Так что дело совсем не в том человеке, который пришел в «Сатиру», — боже упаси, нет. Смена руководства и мой уход просто совпали по времени. С уважением отношусь и к Газарову, и к Герасимову, просто так сложились обстоятельства. Кстати, сейчас написать заявление об увольнении очень легко: в готовую форму просто вписываешь свою фамилию и дату. За этим шагом столько переживаний стоит, а тут пишешь два слова, и все...

— Друзья в Театре сатиры у вас остались?

— Я со всеми в очень хороших рабочих отношениях. Но закадычных друзей у меня нет. Да я и не хочу их заводить. Посидеть в гримерке после спектакля, выпить чайку, долго, задушевно поговорить — у меня такого уже давно нет. К тому же обычно я все время куда-то бегу — на самолет или поезд. Все эти разговоры, «общественная» жизнь за кулисами меня уже давно не интересуют. Театр для меня — это не дом, не геолокация, не адрес. Это мое вероисповедание, место работы, где выхожу на сцену и выдаю все, что могу. А посиделки вне сцены — не мое. Болтает тот, кому делать нечего.

Вот и на собрание, когда труппе представляли Евгения Герасимова, я не пошел — так рад, что не участвовал в этом базаре. Но мне рассказали, что там выступил молодой артист. Начал словами: «Мы — великий театр...» Хочется ему сказать: «Эти ваши слова — очень большое заблуждение и глупость. Вы прикрываетесь, как иконой, именами Миронова, Папанова, Ширвиндта. А вы-то кто, что вы-то сделали, сыграли?! Величие театра определяет только пуб­лика, которая либо ходит на спектакли, либо не ходит!» Директор Театра имени Вахтангова Кирилл Крок однажды гениально сказал: «Мои заслуги, заслуги моей труппы — это не театральные премии, а аншлаги. Вот это наша самая главная премия и награда».

— Максим, вы один из самых популярных актеров страны. Не обидно, что у вас нет звания «народный артист»?

— А что мне сделать, чтобы его получить, это же неприлично — выпрашивать для себя звание. Если дадут, буду счастлив, потому что это очень приятно. Знаю, что Театр сатиры к грядущему столетнему юбилею подавал документы на звания для нескольких артистов — люди в отделе кадров очень старались. И я в тех списках был. Но сам никогда не буду отслеживать, что с бумагами происходит. И, к слову, мне было бы стыдно «досидеть» — дождаться звания, а потом уйти из труппы. Вот так было бы очень некрасиво.

Кстати, в 2014 году получил звание «заслуженный артист» в день рождения мамы, 20 апреля. Я был с театром в Нью-Йорке на гастролях. Просыпаюсь и вижу, что в телефоне куча сообщений, поздравлений. Из-за разницы во времени даже не сразу понял, что к чему. А когда разобрался, был как-то спокоен: ну звание и звание. Звоню маме, чтобы поздравить ее с днем рождения. Слышу в ответ: «А я тебя, сыночек, поздравляю со званием. Я так счастлива». И ее энергия радости как будто передалась мне через океан, я посмотрел на ситуацию глазами людей, которые меня любят. Вот тут меня накрыла эйфория. У меня есть фотография, где в этот день я запечатлен на улице Нью-Йорка в немыслимом прыжке!

— Вас ведь везде узнают? Это приятно или напрягает?

— Это очень приятно. Не люблю только панибратства, когда переходят на такое: «Ну ты, давай». Самое смешное, когда подходят и говорят: «Я ваш кумир». Понимаю, что человек просто ошибся от волнения. Поэтому отвечаю: «Да, вы мой кумир!» Узнают в самых неожиданных местах. Как-то большой компанией поехали в Италию. Во Флоренции зашли в галерею Уффици. Посмотрели картины, скульптуры, потом зашли в туалет. В одной кабинке дверь приоткрыта, распахиваю ее, а там человек «занят делом». Я извинился. Потом наша компания вышла в коридор. Вдруг слышу, как этот мужик — оказывается, он русский — рассказывает друзьям: «Представляете, открывается дверь и входит Аверин!»

— Максим, под занавес сезона вы не только сменили театр. Еще впервые набираете свой курс — в родном Щукинском институте.

— Я начал преподавать в альма-матер четыре года назад — в эту историю меня толкнула Анна Леонардовна Дубровская. А теперь вот набираю свой курс. По традиции конкурс среди девушек побогаче, их же больше поступает. Девицам вообще гораздо сложнее. Одно мгновение, и ты уже не Джульетта, у тебя во взгляде уже чуть больше опыта, чем надо. У парней с этим проще. На самом деле, входит абитуриент в аудиторию, и ты понимаешь — это талант. И хотя это существо еще совершенно неотесанное, как самородок в горах, сразу видишь, что из него можно огранить алмаз. Главное — не уничтожить этот природный материал, не вылепить из него второго Аверина. Сделать верный выбор непросто, поэтому сейчас мне эти прослушивания снятся...

— Говорят, что работа со студентами бодрит, добавляет сил!

— Ерунда это полная! Однажды предыдущий курс довел меня почти до инфаркта. (Смеется.) Я им сказал: «Вы что, хотите, чтобы я прямо здесь, на репетиции, умер?!» Если серьезно, то это очень трудная, но интересная работа.

— Тридцать лет назад, когда вы поступили в «Щуку», условия были такие же?

— Что вы — совсем другие! Я шел в училище интуитивно, не понимал, что это такое, потому что тогда не было никакой информации по поступлению. А сейчас у абитуриентов есть чат! Иногда его открываю, а там: «Сегодня на прослушивании Аверин был жесток». Очень смешно...

Результаты прослушиваний будут известны в июле. А пока могу поделиться одной забавной историей. На прослушивание зашла очередная «десятка» мальчиков, я им рассказываю, как будет проходить собеседование. Говорю одному молодому человеку: «Давайте начнем с вас. Успокойтесь, не робейте — я же не страшный! Лично я вообще всегда в жизни иду первым, потому что моя фамилия начинается на «А». Так что не бойтесь... Итак, как ваша фамилия?» А он: «Аверин...»

Руководитель курса — это гораздо сложнее, чем просто педагог. Потому что твоя ответственность за студента, за его судьбу не ограничивается четырьмя годами обучения, это уже на всю жизнь. Поэтому, наверное, мне так часто снятся прослушивания. Обычно вижу сны, как очень яркие экшен-сцены: я то летаю, то разбиваюсь. А тут голова другим занята...

— Как я понимаю, лето в разгаре, а про отпуск вы пока и не думаете...

— Точно! Потому что много работы: снимаюсь в фильме у Дмитрия Астрахана и в очередном сезоне «Склифосовского». К слову, на будущее предложил создателям «Склифа» новую крутую локацию. Посмотрим, может быть, все сложится.

Что касается театра, то утром 28 июня забираю трудовую книжку из «Са­тиры» (но доигрываю там спектакли) и приношу ее в «Ленком» А вечером вместе с моей дорогой подругой Анькой Якуниной открываю новый сезон ленкомовского проекта «Задворки» — его еще Александр Абдулов начинал. Также  репетирую в «Ленкоме» с режиссером Антоном Яковлевым «Гамлета». Играю Клавдия, а Антоша Шагин, которого я обожаю, — Гамлета. И еще готовится постановка с моим участием, название которой пока не могу назвать.

— Максим, в будущем году у вас юбилей — 50 лет. Подводите уже какие-то итоги?

— Самое главное мое достижение — я думаю, ощущаю, что у меня еще все впереди. Потому что для меня вчера — это вообще ничего. Когда съемка, спектакль состоялись, с ними уже ничего не сделаешь и надо идти вперед. Самая большая утопия — думать, что вчера у тебя был успех. Еще люблю слова Хемингуэя: «Я не знаю, что такое успех, но я знаю, что такое провал — это желание всем понравиться». Я счастлив, потому что занимаюсь любимым делом. Мне очень интересен театр. И как актеру, и как руководителю — в этом качестве я чувствую силы себя проявить.

— И вы уже три года являетесь худруком Сочинского концертно-филармонического объединения, которое включает несколько площадок, в том числе знаменитый Зимний театр...

— Это очень крутая история: огромный театр, огромное количество музыкальных коллективов — каждый со своим характером. Конечно, все непросто, потому что на просьбы о финансировании мне всегда говорят нет. Это такая особенность города Сочи. (Смеется.) Например, придумываю, что в нашей традиционной концертной программе «Старый Новый год» должен вращаться круг на сцене. Но в ответ слышу: «Это невозможно». — «Почему? Круг же есть...» — «Но он не может поехать». — «Почему?» Через полчаса мне удается убедить всех, что круг будет вращаться. Нужно делать декорации, а денег нет. Что делать?! И тут я соображаю, что уже 1 января елочные базары начнут потихоньку выкидывать нераскупленные елки. Отправляю людей, которые их скупают по дешевке. В итоге вся сцена Зимнего театра 13 января была шикарно украшена новогодними деревцами. А с фейерверком по-дружески выручили знакомые...

Моя гордость — новый, невероятно красивый занавес Зимнего театра. У администрации города был свой взгляд, как он должен выглядеть, но я сумел настоять. Правда, для этого пришлось написать целую петицию, почему для театра подходит именно такой занавес. Сшили, а он плохо получился, надо было перешивать.

К Зимнему театру, где проходит «Кинотавр» и другие крупные мероприятия, все относились как гости: приехали, отработали и уехали. А этот дом требует заботы. Это же великое здание, памятник архитектуры с 88 колоннами! Я рад, что добился внесения в генплан строительства фонтана перед театром (много лет назад его уже планировали там возвести). Сейчас этот уголок смотрится не очень празднично — как привокзальная площадь, там паркуются машины. Но красивейшее место Сочи не должно так выглядеть! Моя цель — думать не только о гостях города, но и о жителях Сочи. Долгие годы город жил сезонно. А сейчас это круглогодичный курорт.

— Максим, неужели не бывает, что вы на несколько дней отключаете телефон и уезжаете отдыхать к морю?

— Начнем с того, что телефон я не могу отключить никогда, потому что несу ответственность за кучу совершенно безответственных людей. (Смеется.) И потом, я же изведу и себя, и окружающих, если буду слишком долго лежать на пляже. Потому что работа и есть моя жизнь. Я этим живу, я это люблю.

Бывает, что дико устаю, кажется, что у меня ничего не получается — на съемках, в театре, со студентами. Ужас, все плохо! Наступает состояние, когда уже нет сил. Начинаешь думать: «К чертовой матери все это! Выключу телефон, поеду в отпуск и утоплюсь в море или повешусь на пальме!» Но вдруг происходит чудо: что-то у тебя получается, что-то рождается. И в этот момент ты готов снова жить, лететь, плыть — все что угодно. И уже не нужен никакой отпуск!

Источник: https://7days.ru/stars/privatelife/maksim-averin-godami-ya-ne-mog-sdelat-reshayushchiy-shag-uyti.htm?from=index

Назад