Максим Аверин, знакомый и любимый «Глухарь» и «Склифосовский», завладел залом с первых же минут. Появился на сцене — резкий в движениях, громыхащий и одновременно обволакивающий голосом, он сумел изменить гнетущую обстановку, привлек к себе внимание зрителей и больше уже не отпускал до самого конца спектакля. А еще он стал, наверное, первым артистом, дарившим цветы женщинам в зале. Хотя и без цветов его выступление стало настоящим праздником.

Билеты на моноспектакль Максима Аверина «Все начинается с любви» в кассе ГДК не продавались. Он был запланирован в нашем городе в рамках плеяды культурных мероприятий, которыми одарил ржевитян под занавес года Минкульт — как запоздалый подарок к 800-летию Ржева. Лучше, говорят, поздно, чем никогда…

Интернет подсказывает: в других городах за возможность посмотреть на моноспектакль Аверина пришлось бы заплатить не меньше тысячи рублей. В Ленкоме цены доходят и вовсе до 4-х тысяч. Не всем ржевитянам такое по карману, и столичные звезды такого уровня наезжают в провинции нечасто. Тут буквально за одну неделю — повезло.

Те, кому посчастливилось получить через свои предприятия и организации (именно так шло распределение) билеты на Аверина, собрались в ГДК еще к половине пятого. Три с лишним сотни человек. Однако в 17.00 жаркое фойе толпу уже не вмещало, а внутрь людей не впускали.

«Настраивают звук», — извинялось руководство учреждения культуры. Стоять было тяжело, особенно пожилым. Недовольство нарастало. Кому-то стало плохо, и жаждущие концерта начали постукивать в видавшие виды двери культурного учреждения: сначала тихо, потом погромче, — и возмущаться. Наконец, когда терпение вышло за пределы, запустили, усадили. Возмущенные притихли, но настрой витал тот ещё. Вот с этим и предстояло справиться столичному актеру.

Он сделал это играючи.

А когда начался спектакль, стало понятно, почему звукооператоры так долго возились. Звук, как и спец-освещение, имели в этом спектакле особое значение. Но главным, конечно же, был он — Максим Аверин, «два погонных метра красоты», по собственному выражению. Он настолько быстро перевоплощался (при этом почти не переодеваясь), настолько проникновенно пел, читал стихи, танцевал, дурачился и травил анекдоты, что на протяжении двух часов даже не вспоминалось, что это — спектакль одного актера. Потому что актеру удавалось быть разным, и каждый раз — очень искренним.

Спектакль сложно описать: он местами автобиографичен — а местами отправляет к классике. В нем были кадры киносъемки, начиная с «чаплинианы» — и песни Великой Отечественной. Откровенная исповедь о любимой актрисе Людмиле Гурченко сменялась стихами Вертинского. Фигаро здесь, Фигаро там. То на сцене, то в зале. То далеко в прошлом, то вот тут, рядом, в нашей современности.

* * *

— Максим, осторожно, стул сломан!..

— Не бойтесь, я не упаду, — присев на кончик шаткого стула, Аверин дочитал сцену, а потом коротко размахнулся стулом, закинул его подальше и поставил на это место другой.

Когда у кого-то настырно зазвонил телефон, прервался:

— Да ответьте вы уже им, — «разрешил» со смехом, набрал воздуха и начал недосказанную фразу заново.

Не ошибусь, если скажу, что в этот вечер он разбил вдребезги кучу стереотипов: о театре, об искусстве и о самом себе. «Сериальный» актер и участник жюри мыльных телешоу вживую произвел совершенно иное впечатление.

Весь спектакль построен на монологе актера со зрителями — монологе о самом себе, о выбранной профессии актера, о первых шагах на сцене и первых впечатлениях, о разочарованиях и открытиях, встреченных на этом пути. Автор и главный герой одновременно, рассказывающий публике о своей жизни и искусстве «со стороны». И название «Все начинается с любви» — не случайно. Этой фразой из стихотворения Роберта Рождественского закольцовано все происходящее на сцене.

А там, повторим, было только действие.

Почти никаких декораций.

Почти никаких цветов — черный, белый, красный.

Черный костюм — чтобы не отвлекать внимание зрителя от самого себя.

Пилотка через плечо, когда звучат военные песни и стихотворные строки.

«Просто ты умела ждать, как никто другой»

Красный платок в петлице как символ страсти, когда тяжко звучит «Концерт Сарасате» Вертинского:

«Ваш любовник скрипач. Он седой и горбатый.

Он Вас дико ревнует, не любит и бьет…

Но, когда он играет концерт Сарасате,

Ваше сердце, как птица, — летит и поет».

Белая рубаха вблизи к финалу, когда зрители уже плачут под «Смерть Цыганова» Давида Самойлова.

«…И папироску медленно зажёг.

И начал думать. Начал почему-то

Про смерть: «А что такое жизнь — минута.

А смерть навеки — на века веков.

Зачем живём, зачем коней купаем,

Торопимся и всё не успеваем?

И вот у всех людей удел таков».

И думал Цыганов:

«Зачем я жил?

Зачем я этой жизнью дорожил?

Зачем работал, не жалея сил?

Зачем дрова рубил, коней любил?

Зачем я пил, гулял, зачем дружил?

Зачем, когда так скоро песня спета?

зачем?»

и он не находил ответа.

…Когда под утро умер Цыганов,

Был месяц в небе свеж, бесцветен, нов…»

А Аверинское откровение о «любимой актрисе»? Интрига! О ком идет речь, стало совсем понятно, только когда за кадром зазвучала знакомая мелодия и появились кадры «Карнавальной ночи».

А неудобоваримые для массового потребителя стихи Вертинского?

«Он любил, он был мужчиной,

Он не знал, что даже розы на морозе пахнут псиной!

Бедный Пикколо-бамбино!»

И окончательно растрогала «Баллада о прокуренном вагоне»: с любимыми не расставайтесь! В день гибели ТУ-154…

Настроение зала менялось по воле артиста — это, наверное, и есть показатель актерского таланта и мастерства. Зрители сдерживали слезы и хохотали от души.

— Мне часто приходят письма. Можно, я одно вам прочитаю? Оно короткое, четыре строки:

«У России есть несколько благ,

Что внушают тепло и доверие:

Президент и премьер, рубль, герб и флаг,

И улыбка Максима Аверина»

После этого артист, спустившись в зал, и раздал лежавший на столе на сцене (все думали, в качестве декорации) букет белых роз.

Всем, конечно, не досталось. Но после двух часов, проведенных в этом зале, каждый унес с собой незабываемое впечатление от игры большого артиста, и каждый, кто видел Максима Аверина таким, уже не будет воспринимать его пусть и очень яркие, но, в сравнении с объемным миром моноспектакля, — все же двухмерные сериальные роли хирурга Брагина или капитана Глухарева.

Назад