Мария Куликова – Максиму Аверину: «Ты же знаешь, что я не одинока»

Максим Аверин – не только популярный артист, но и постоянный автор «Антенны». На этот раз он взял интервью у актрисы, с которой они уже пять лет снимаются в сериале «Склифосовский». И разговор стал теплой беседой друзей.

– Маня, это интервью – сложная для нас история. С одной стороны, все друг про друга знаем. С другой – я ничего не знаю про тебя. Хотя мы знакомы 25 лет, с Щукинского училища…

– Да, я в 16 лет поступила.

– Я тогда уже учился и тебя очень хорошо помню при поступлении. Такая пришла «пшеничная», солнечная девчонка, глаза нараспашку. Потом мы с тобой долго не виделись, потом периодически пересекались. И затем вдруг ворвались в совместную работу в «Склифосовском». Но самое интересное, что я понял: ты за эти 25 лет не потеряла ни этой своей «пшеничности», ни состояния «глаза нараспашку». Как это удается? При том, что ты бешено работаешь.

– Я думаю, меня Щукинское училище подняло на определенный уровень благодаря тем педагогам, которые у нас с тобой были. Заходили люди, которым хорошо за 70, и называли нас на «вы». Помнишь? Для меня это стало сумасшедшим контрастом после школы. Я была там комком комплексов. И вдруг Щукинское училище… Спасибо, что взяли. Я не ожидала этого, это было экспериментом.

– А ты не хотела связывать свою жизнь с этой профессией?

– Нет, меня настраивали поступать в МГУ на юрфак…

– Боже…

– И вот каким-то чудом меня взял на курс Евгений Владимирович Князев в Щукинское училище. И там сказали: будь! Доброй, светлой, классной, «пшеничной». Это приветствуется. Меня можно было сравнить с задыхающейся рыбой, которую кидают в воду… И я такая: «О господи! Неужели так можно?» Ты знаешь, в средней школе все дети как ежики…

– Мне кажется, в моей школе не было ежиков. А у нас же было одно советское детство. Откуда такое ощущение?

— Я училась в гимназии на «Китай-городе». Там все было очень строго. Никто мои актерские эксперименты не воспринимал всерьез. Запрещено краситься, носить серьги. Все прямо жестко-жестко. Плюс у меня была строгая мама. Я, наоборот, такой человек, которому нужно тепло, люблю обниматься. Мама удивительная, и я сейчас не пытаюсь ее обвинить в черствости и тому подобном. У меня очень крутая мама. Но даже когда она стала пожилым человеком и сильно болела, я ее обнимала и понимала, что она терпит. Ну не было привычки у людей, которые родились в 40-е годы, к нежности. Я говорила: «Мама, терпи. Мне это важно». И она стала с возрастом терпеть. А в Щукинском все обнимаются, целуются…

– Подожди, помню, как я тебя в одном сообщении назвал «Машулик», ты мне ответила: «Так говорила мама…»

— Я поднималась в свою несчастную гимназию шесть дней в неделю в 6:30 утра (она находилась на «Китай-городе», а я жила на «Ботаническом саду») под слова: «Машулик, вставай». Это было требовательно, но «Машулик» для меня – высшее проявление маминой любви.

– Ничего себе. Я когда тебе писал, мне кажется, закладывал всю нежность мира, а оказывается: «Машулик, вставай». А мама кто по профессии была?

– Она всю жизнь работала в МАДИ на кафедре физики. Абсолютно другой мир. И мама – наидобрейший, ироничный, но очень сдержанный товарищ. Просто человек-терпение. И у меня, возможно, есть ее черты характера…

– Точно есть.

— Я могу много чего вытерпеть, да. Вот пример ее сдержанности. Прошли годы после того, как я пришла в профессию: выпускаются картины, какие-то спектакли (я в Театре сатиры оттрубила 13 лет). Мама исправно ходила и смотрела все премьеры. И однажды я не выдержала: «Мам, скажи, а тебе нравится то, чем я занимаюсь?» Она произнесла одно слово: «Да». Потом прошло две недели, и я получила очень странную эсэмэску. При условии, что мама, как многие люди ее возраста, вообще не писала сообщения. Она мне прислала такой текст: «Маша. Ты великолепна. Мама». Я обалдела, когда прочитала. И оценила, чего ей это стоило. В такой короткой фразе на самом деле содержалась колоссальная глубокая мамина любовь ко мне, просто как человек сдержанный, она выразила это тремя репликами.

– Теперь я вижу, что ты стальным характером в маму. Если бы надо было сыграть Маргарет Тэтчер, ты бы ее сыграла. То, что я говорю «пшеничная», это про то, какую я тебя вижу утром. Когда ты приезжаешь на съемки с чистым лицом, на котором не отражаются ни усталость, ни нервы, ни элементарное человеческое желание: «Отстаньте от меня». Ты выработала в себе это? Я несдержан. А ты наоборот. Я вижу, как ты меня гасишь.

– Даже так? Тебя невозможно погасить! Ты шутишь?

– Ты это делаешь. Ты сильнее, что ли, получается, меня?

– Нет, ничего подобного! Мне кажется, это инстинкт самосохранения. Даже на дороге. Иногда бывают такие гадкие ситуации, когда подрезают и все такое прочее. А я решаю так: «Он поступает, конечно, жуть как. Но, может быть, у него что-то случилось…» И создаю свою реальность, в которой он опаздывает к маме, к больному ребенку, и мне в этой реальности не страшно, не обидно. Я это ощущение мгновенно аккумулирую, и меня оно спасает от агрессии по отношению к этому человеку.

– Хорошо. Но в эту самую секунду ты не думаешь: да, он опаздывает, это его жизнь. Но почему он нарушает мою территорию?

– В этот момент я вижу ситуацию со стороны. Мне кажется, что его проблема гораздо глубже, чем моя на данный момент с ним. Уровень перевешивает. Это может прозвучать как гордыня. Но я о себе правда думаю в последнюю очередь.

– Ну, Мань. Можно же по-другому, и это не эгоизм… А что может тебя вывести из себя? Я ни разу не видел, чтобы тебя что-то возмутило. Поэтому и сказал, что ты сильнее меня – находишь силы сдержаться.

– Во-первых, у нас темперамент разный. Ты, конечно, парень очень яркий. Ты – фигура, личность, харизматичное создание… И слава богу, что ты такой. И поэтому играешь заглавные роли. А я тоже классная, но как бы при тебе. Ты обрати внимание: распределение ролей просто так не происходит. Нет такого, что «Склиф» зиждется на моей героине Нарочинской, а рядом есть хороший парень Брагин, который ее любит. Нет. И моя фишка в том, что я довольствуюсь тем, что у меня есть, и очень это ценю. Поэтому я со смехом говорю, что никогда не поеду в Голливуд – не готова очень многие вещи сделать. Я земной человек: люблю путешествовать с Ваней, со своими друзьями, сидеть в уютных ресторанчиках, смотреть кино и так далее. Понимаешь? Поэтому я счастлива иметь возможность находиться рядом с людьми, которые жизнь посвящают этой профессии, а потом ехать домой и заниматься своими делами.

– Вот ты сказала про Голливуд. А были предложения?

– Да нет, конечно. Бог с тобой.

– А фантазии?

– Нет. В том-то все и дело! Я не готова убиваться в спортзале или вместо того, чтобы проводить с Ваней время в кино, ходить на курсы английского языка. И я это осознаю.

– Мощный стержень в тебе, наверное, укрепился еще больше после того, как родился Ваня? Сын – какой-то удивительный мужчина в твоей жизни. Для меня «вести с полей» вашей семьи всегда такие радостные. То, как проявляются его мужские качества по отношению к тебе, меня поражает.

– Он хитрован. У него есть инстинкт самосохранения. Помнишь ситуацию в гримвагоне? В этих вагончиках бывает очень жарко, кондиционеров нет, и я попыталась в какой-то момент открыть окно. Тут же влетел хозяин с возмущениями, что мы ему испортили жалюзи. И Ваня закричал: «Это сделал я! Но я же ребенок». И взрослый мужчина не нашел, что ответить. Меня это потрясло. Что Ваня не просто по-дурацки полез меня защищать, а немного схитрил. Продумал ситуацию.

– Сколько сейчас Ване лет?

– Шесть.

– Он же мог впасть в слезы, устроить истерику.

– Нет, он хороший парень. Когда мы с тобой говорим о каких-то картинах, о Голливуде, я с сомнением, как по тонкому льду, пытаюсь отвечать, потому что для меня это неизведанная тема. По поводу Ванька, мне кажется, среди тех, кто его знает, ни одного человека не найдется, кто бы сказал: «Ладно, это ее сын, поэтому она так о нем говорит». Он на самом деле хороший парень. Пока. Я не знаю, что будет дальше. Он прям добрый-добрый человек. Я это пытаюсь в нем культивировать, потому что это основа основ.

– Мань, а ты в шесть лет о чем мечтала?

– Что, может быть, я заболею, и мама заберет меня из детского сада после обеда. У меня просто детский сад был прямо под окнами моего четвертого этажа.

– Тебя отдавали в интернат на пять дней?

– Нет, что ты. Просто почему-то мне так важно было тогда: объятия, любовь, нежность…

– Получается, что ты теперь Ваньке это с лихвой додаешь…

– Я на него, бедного, просто это вываливаю. Не знаю, как он выдерживает.

– А как себя ведет? Знаешь, бывает, мы считаем, что родители в этот момент нелепы…

– Нет, он как губка, как черная дыра. Ему все мало. Он даже задает какие-то странные вопросы, пугающие меня. Я несу его впереди себя как знамя, как свою главную любовь. А он говорит иногда: «Неужели нет больше в мире ни одного мальчика примерно моего возраста, которого ты могла бы любить больше, чем меня?» Представляешь, до какой степени люди изголодавшиеся по любви? Казалось бы, они только что пришли в этот мир, но им нужно сколько…

– Знаешь, ты сейчас напомнила мои отношения с мамой. Мама – это было мое все. Почему-то не могу забыть одну вещь. Как однажды я сказал (а был еще младше, чем Ваня): «Мам, у меня на ногах две родинки. Зачем они?» И мама отвечает: «Как зачем? Если ты вдруг потеряешься, я тебя найду по этим двум родинкам».

– Очень простым языком была сказана ключевая вещь.

– Да. И я это все чаще вспоминаю. И вот про Ваньку я думаю, как он в себя все вобрал: у него пытливый ум твоей мамы, твоя актерская чувствительность. А бесконечные истории проявлений его юмора!

– Сейчас еще одну расскажу. Он же часто бывает на площадке. И многие подумают, что я таскаю его, потому что мне не с кем оставить. Нет, у нас прекрасная няня. Но. Он иногда может в четыре утра проснуться со словами: «Ты сегодня на работу? Возьми меня, пожалуйста, с собой». Ему там интересно, там новые люди, которые могут с ним вступить в беседу. Ему прикольно находиться в этой атмосфере. И вот на днях он пошутил, на мой взгляд, для шести лет очень умело. Застрял в ванной комнате. Должен был чистить зубы и пропал на полчаса. Я стучу в дверь деликатно: «Ванечка, а что там происходит у тебя?» И он такой: «Поправки по гриму». То есть он дал мне понять: «Мамочка, не лезь, пожалуйста. Я сейчас закончу и выйду». Мне показалось, что это смешно.

– Я его шутки уже коллекционирую, и они мне безумно нравятся. Про гениев, например. Как она звучит?

«Мамочка, есть ли среди нас сейчас гении?» – «Что ты имеешь в виду?» – «Пушкин – гений, но он умер. А живые гении есть?» – «В какой области?» – «Хотя бы в Московской!»

– Ты с ним много путешествуешь. А он понимает, что вот это за окном – Испания, а это Таиланд?

— Он понимает, что это классное приключение. Поэтому когда я в будний день говорю: «Ванек, поехали!», он с восторгом отвечает: «Куда? В Эмираты?» Я: «Нет, в «Ашан»!" Понимаешь? Он каждый раз готов. Я стараюсь с ним вести себя так, как хотела бы, чтобы вели мои родители. В силу возраста, в силу того, что я была не единственным ребенком, в силу того, что это было другое время, все было иначе. Поэтому сейчас: «А вот если бы я была на месте Вани…» И все! «Леголенд», пятое-десятое.

– А где вы были с ним? В «Диснейленде» были?

– Еще нет. С дельфинами плавали, касаток смотрели…

– Как он реагировал на дельфинов?

– Это был отважный поступок, потому что я сама слегка испугалась. Они животные, обладающие энергетикой…

– Которые могут не принять. Вы где плавали?

– В океанариуме в Москве.

– А я в Сочи. И тебе скажу: несмотря на обученность… Это как лошади. Красивые животные, но все равно ты видишь силу природы. С человеком хотя бы можно договориться – и то не всегда. В дельфинах есть какая-то улыбчивость, но и своенравность тоже. Как и в людях.

– Конечно. Я почувствовала, что они гораздо сильнее, чем я. А рядом стоит маленький шкет, Ване было пять. И вода холодная – они плавают не в очень теплой воде. И пока я Ване надевала унылый гидрокостюм, он говорил: «Очень неловко, конечно, но ты же понимаешь, что я туда не полезу?» А я сама не хотела лезть. И вдруг он их увидел. Вошел, ему сразу перестало быть холодно… У меня очень смешные видео есть. Когда уже переодетый, в шапке, пуховом комбинезоне (была зима) он заглядывал в этот бассейн и говорил: «До свиданья, мои любимые, до свиданья! Я не прощаюсь с вами, я скоро вернусь!» А они обученные ребята, за рыбку подплыли к бортику. И он мне: «Ты видишь? Какое тяжелое расставание!» Ну, в пять лет позволительно такое говорить.

А можно я тебе вопрос задам?

– Давай.

– Как ты справляешься с этой бешеной популярностью? В ее лучах даже я умудряюсь согреваться. Как тебя хватает? Ты же понимаешь, что не можешь просто так войти в ресторан. Я сегодня шла с тобой и почувствовала, какой фурор. Все смотрели. Я знаю, что это такое, когда возникает раздражение. Когда сижу на пляже в Эмиратах, идет 20-й день отдыха с Ваней, и подходят эффектные, очень приятные женщины, но в очках, при макияже. «А можно с вами сфотографироваться?» Я честно отвечаю: «Девчонки, ну вы же видите, как я выгляжу…» «Ну пожалуйста, мы из Сургута». Я: «Можно хотя бы очки надену?» «Тогда вас не узнает никто на фотографиях».

– У меня такое бывает тоже. Но есть история, которую я всегда привожу в пример. Я ехал на Дальнем Востоке в поезде. В пути больше суток. Стою в тамбуре, ночь, проходят девчонки, которые еще не ложились спать, веселые. «Максимка, можно с тобой сфотографироваться?» Подружка моя говорит: «Девочки, ну отстаньте от него, он устал». И вдруг в ответ: «Устал? От чего он устал? Вот мы мосты строим, мы устали». Почему-то я так это запомнил. Понимаешь, в чем дело. Любой труд труден, если он по-настоящему. И мне ничего не стоит сфотографироваться, это у них же останется на память снимок, где я бледный-кривой-косой. Но зато они скажут: он не обманул наши надежды. Станиславский говорил: «Зачем на сцене создавать иллюзию, а в жизни ее разрушать». Другой вопрос, я не очень люблю, когда начинается панибратство.

– У меня есть проблема, с этим связанная. Когда кто-то подходит с вопросом: «А можно с вами сфотографироваться?», Ваня, которого я стараюсь не светить, в этот момент как послушный и добрый человек, выстраивается с нами в общую фотографию всегда. Вот это мне сложно ему объяснить.

– Он не отделяет себя от тебя. И дай бог, чтобы так оставалось подольше.

– Мне кажется, у меня хватит мозгов построить наши отношения правильно. Мы с ним уже обсуждали его будущую семью.

– А как он представляет себе такие вещи?

– Он говорит: скажи, где ты меня рожала? В рок-доме? А он очень любит тяжелую музыку. Хотя я Ваню воспитывала на джазе. Но как только он заговорил, попросил это переключить: «А можно рок?» И мне кто-то сказал: расслабься, это его выбор.

– Знаю, что он любит готовить. А уже появляются фразы: «Мама, я стану тем-то»?

– Он очень любит космос. Обожает фильмы «Время первых» и «Салют-7». Мы смотрели их дважды.

– Я могу его познакомить с Виктором Петровичем Савиных, который был на борту «Салюта». С его семьей я дружу.

– Да ты что? Это для Вани был бы такой подарок! Но он сказал интересную вещь: «Ты же понимаешь, я не смогу работать в космосе». Я заметила: «Ты же так его любишь». Он: «Но это очень опасно. А ты сама могла бы рисковать жизнью из-за того, что ты любишь?» И я задумалась.

– Вообще, любовь стоит того, чтобы рисковать? Или Ваня – это твой центр планеты, твое мироздание? Ты допускаешь, что все-таки может быть еще что-то? Потому что я понимаю, что такое материнская любовь, я вырос в ней.

– Я не фанатичка. Любовь должна быть между мужчиной и женщиной, и тогда ребенку будет хорошо. Даже если папа уже живет своей жизнью, а мама – своей. Если мама одинока, несчастна, это превращается в патологию. Но я сейчас говорю только то, что я думаю по поводу своей жизни, конкретно Маши Куликовой.

– Судя по тому, как ты живешь и как растет твой сын, как тебя воспринимают в коллективе, тебя обожают все.

– Потому что я кормлю всех вкусностями?

– Потому что ты человек такой. Ни у кого не может возникнуть желания сказать: «Маша – это мать-одиночка».

– Ну, это по документам. Ты же знаешь, что я не одинока.

– И рядом растет мужчина, с которым ты не будешь чувствовать себя недолюбленной. Я рад, что сложился такой разговор. Мне кажется, у нас стало на одну точку соприкосновения больше. И остался единственный вопрос, который меня волнует: Новый год, что ты ждешь от него?

– Я жду классной вечеринки у меня дома с друзьями и Ваньком. В прошлом году это была феерия, несмотря на то, что Ванек болел. Приехали ближайшие друзья, накрыли красивый стол. И вот 12 часов, Ваня бежит к столу, поскальзывается, падает, довольно больно ударяется, тут же начинает кашлять… Бьют куранты, а мои друзья так и застыли с бокалами, глядя на эту картину. А говорят же, как встретишь, так и проведешь. Но я для себя решила: нет, это только эпизод. К чему это говорю? Я жду прежде всего простых вещей. Ни чего-то волшебного, а конкретно классной тусовки с моими близкими друзьями. Чтобы Ванек вокруг прыгал и на этот раз не упал.

Назад