На сцене Рязанской областной филармонии актерам сменили пол

Рязань, 3 мая - Областная Рязанская Газета Наконец-то «Отелло» приехал в Рязань. Неоднозначную постановку в город привёз Максим Аверин и театральная компания «Свободная сцена».

Сколько уже постановок претерпела известная трагедия Уильяма Шекспира, и сколько ещё претерпит! Спектакль, показанный рязанцам, оказался в духе сегодняшнего времени. Авторы-постановщики решили отказаться от классического видения произведения и продемонстрировали зрителю жёсткий взгляд на привычный сюжет. Как и другие проекты «Свободной сцены», постановка с успехом идёт уже около двух лет. Её режиссёром стал Яков Ломкин. Музыку специально для этой пьесы написал композитор Фаустас Латенас.

Спектакль обошёлся без поцелуев и откровенных сцен, если не считать того факта, что все женские роли исполняли мужчины. У некоторых зрителей в первые минуты возникли по этому поводу определённые вопросы, что было понятно по нервным смешкам и недоумённому ропоту, прокатившимся по залу. Но комизма и пародийности в этом режиссёрском решении нет. Актёрам без надобности прибегать к парикам или платьям. Единственным символом женственности стала одежда в белых тонах.

Если вспомнить историю театрального искусства, которая, разумеется, началась с античного театра и древнегреческих постановок, то окажется, что играли в них только мужчины, перевоплощаясь в персонажей, в том числе и женщин, благодаря маскам. Это давало несомненную отстранённость от окружающей их действительности и полное погружение в действие. К тому же древние театры были такими огромными, что прежним зрителям с «галёрки» рассмотреть лица актёров без масок не представлялось возможным.

Появление масок в древнегреческом театре связывают с культом бога Диониса. Не обошлось без них и в новой постановке «Отелло», однако какому богу служили, надевавшие их персонажи, сказать сложно. Впрочем, носили их актёры не весь спектакль, а лишь в отдельные моменты, что добавляло представлению трагифарса. Нередко герои гримасничали и шутовски кривлялись на сцене, не пряча лиц, что делало их лицедеями вдвойне, в то время как скрытые под цветными трафаретами образы срывали с персонажей все маски, раскрывая истинную суть взаимоотношений, не лишённых эфемерности.

Позаимствованным у древних греков приёмом стало использование выразительных жестов и движений, а, как известно, самым ярким и понятным на сегодняшний день жестом стал танец. Хореография актёров заслуживает того, чтобы о ней поговорили отдельно. Пластичность и грация движений в сочетании с резкой сменой света в зависимости от эмоциональной составляющей эпизода – напряжённые кроваво-красные тона, на фоне которых выделяются резкие силуэты, и трагико-лиричные синие, скрывающие фигуры в театральном дыму, – сводят действие к эффектному завершению.

Резкие переходы от кровавой вакханалии цвета к почти непроглядной тьме невольно наводят на мысли о сумасшествии и преисподней, в которую погружаются герои с каждой репликой, с каждым шагом. Сумрачные тени солдат, стоящих в карауле, в остроконечных капюшонах и с длинными пиками также навевают образы далеко не херувимов.

Сочетание популярного сейчас жанра неоклассики и клубной музыки, тяжёлых гитарных рифов и лирического пианино добавляет остроты сюжету, который местами из шекспировской трагедии трансформируется в жанр психологического триллера.

Несмотря на всю минималистичность декораций, подход к их выбору очень интересен. Первое, что бросается в глаза, – это наставленные на сцене бочки, как оказалось, с водой, в которых очень естественно Отелло (Максим Аверин) будет «топить» Яго (Дмитрий Жойдик). В такие моменты невольно проникаешься сочувствием и верой в жертвенность искусства, очень уж натурально хватал ртом воздух, освободившийся из железной генеральской хватки, главный злодей трагедии Яго-Жойдик, показав мокрую голову из бочки.

Крутящийся помост, символизирующий палубу корабля, стал центром развернувшегося экшена. Именно на ней, под мачтой с развевающимся парусом стоит, предваряя всё действие, Яго, в одиночестве, с петлёй на шее.

Пластичные серые трубы, которыми «верный» солдат с головой опутывает Отелло, получили различное применение в спектакле: от обычной сценической имитации волн за кормой до метафоричного символа. Что это за путы? Старость, в которой клянёт себя Отелло, недоверие, страх и ревность, которым поддаётся генерал, оказавшись слабее собственных чувств, или ложь виртуозного опытного манипулятора Яго, с помощью чего он завлёк всех персонажей: и Отелло, и Дездемону, и Кассио, и Родриго – в свою паучью сеть, ловушку.

Любопытно было бы узнать, сколько зрителей из числа пришедших ожидало услышать ставшую сакральной для отелломанов фразу: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?». Но к счастью, а может, и к разочарованию многих, в контексте этой постановки она так и не прозвучала. Последняя ночь Отелло и Дездемоны была сродни первой, с той лишь разницей, что в конце их сильного и, вместе с тем, трогательного диалога героиня, завернувшись в белое покрывало, как в саван, тихо умирает: «Любовь ушла, и вместе с нею жизнь».

Интересна закольцованность спектакля. Заканчивается он практически тем же, с чего начался. Вот только, строящий козни в начале спектакля, Яго повержен собственными интригами. От бессилия и не выплеснувшейся вполне злобы ему остаётся, подобно сумасшедшему, мрачно смеяться, разочаровавшись в собственной будущности, так как, несмотря на трагичность сюжета, жизнь несёт свет надежды и любви. Говоря словами одного из героев: «Несбывшаяся надежда страшнее наёмного убийцы и палача».

Лучи фонариков, направленные в темноту зала и перебегающие с лиц зрителей на своды, высвечивают путь всем потерявшимся и запутавшимся в хитросплетениях своих судеб. Заключительная музыкальная композиция «Shenandoah» в нежном женском исполнении выступила гармоничным завершением спектакля – торжество света над тьмой, гимн жизни и чувству.

Назад