|
Эльдар Рязанов: «Знаете, я такой недобрый дедушка»
В 88 лет в больнице умер легендарный режиссер. Он давно болел, но врачи за жизнь Эльдара Рязанова боролись до последнего.
Это случилось в московской больнице в ночь на 30 ноября. Сообщил новость пасынок великого режисера Олег Бердюгин.
«Мы потеряли Эльдара Александровичка Рязанова – нашего Элика. Боролись до конца, но не смогли удержать. После полуночи 30 ноября он нас оставил», – написал он в соцсети.
Со здоровьем у Эльдара Александровича уже с конца прошлого года было неважно – его несколько раз госпитализировали. Последний раз с легочной и сердечной недостаточностью. В течение недели врачи боролись за его жизнь, но увы...
Максиму Аверину повезло – он осуществил свою мечту, успел поговорить с любимым режиссером. Общение длилось два с половиной часа. «Время пролетело незаметно. Рязанов – это человек-судьба, великий режиссер, – говорит Максим Аверин. — Да, порой он высказывал невеселые мысли, но в них все равно просвечивала надежда на лучшее, ожидание зигзага удачи. И, слушая его, в это тоже веришь».
Мы впервые публикуем это интервью.
Эльдар Александрович, недавно вот вспомнил историю из вашей книги «Неподведенные итоги»: в брежневское время на телевидении маялись, как поставить в сетку два матча по футболу, которые начинались одновременно. И люди искренне боялись не угадать, но отнюдь не из-за рейтинга, как сейчас, а из-за того, что хотели угодить руководителю страны…
Леонид Ильич был болельщик знатный, отсюда и страхи. А сейчас прошло время, и я задаюсь вопросом: «А кто такой Брежнев?»
Мелкий политический деятель?..
Да, мелкий политический деятель эпохи Беллы Ахмадулиной и Булата Окуджавы.
В начале 80-х вас отлучали от эфира... Вам не кажется, что времена не сильно изменились?
Кажется, конечно. Я вам должен сказать, что вытравить из сознания нашего народа сталинское время пока не удается. Я не очень уважаю наше сегодняшнее правительство, но ведь оно держится, грубо говоря, не на штыках, а на народе. Потому что в народе живуча совковость в дурном смысле.
Но вы же понимаете, что в лихие 90-е, когда у людей отобрали одну веру, отобрали все, но дали свободу, то люди от этой свободы опьянели. Может, наша беда в том, что мы, опьянев от свободы, не знаем, как с ней жить?
Понимаете, мы пьянеем от всего: от свободы, от пьянства, от сытости, от возможности поехать куда-то, от возможности купить шмотки. А надо все-таки голову иметь на плечах, как мне кажется. От выпивки у тебя на следующий день изжога, рвота, плохое самочувствие и так далее. Это все понимают, но все равно пьют. Почему у нас так? Мы были отрезаны от Запада практически все двадцатое столетие. И сейчас замедленно входим в мир.
Но почему же настолько медленно?
Попробую объяснить, так как жил именно в советскую эпоху. Когда Сталин умер, я помню, как горевал. Потому что боялся, что нас завоюют эти «проклятые империалисты». Больше того, я могу сказать, что был абсолютным патриотом. Не говорю уже про Великую Отечественную войну, когда у меня дома висела карта, в которую я втыкал флажки. Но сейчас я совершенно не патриот. И это благодаря в первую очередь и народу, и правительству. Я даже не знаю, кому отдать пальму первенства в этом растлении моей души. Вообще, уцелеть, остаться независимым, иметь свое суждение и так далее очень сложно. Не всем дано. И не стоит за это людей шпынять. Потому что человек слаб. А наш слаб особенно.
Но даже в те времена спасал юмор. Я смеялся, когда читал о ваших студенческих временах во ВГИКе. Как живо вы описали педагогов, преподававших политэкономию, – Безглазого и Хромого.
Помню-помню. «Смотри в оба, – сказал, уходя, Хромой Безглазому. – Да, но ты только быстро: одна нога здесь, другая там». Студенты – очень жестокий народ. Это же они выдумали.
Но, видимо, было за что.
Не то слово. У нас однажды сокурсница опаздывала. Одноглазого этого звали Палач Козодоев. И она вошла в аудиторию со стулом. С мебелью тогда в институте было плохо. Он ей говорит: «Почему вы опаздываете?» «Я искала стул». «Было бы желание, нашли бы раньше», – сказал он. Она ему ответила: «Желание – вещь абстрактная, а стул – вещь конкретная». Так найтись и ответить марксисту – это надо было уметь.
С цензурой вы тоже еще в институте столкнулись?
На первом курсе вместе со студентом Лятифом Сафаровым мы делали экранизацию повести Александра Бека «Волоколамское шоссе». И я в сценарий дописал один эпизод для усиления эмоциональности: сцену расстрела дезертира. Мы придумали, что в прошлом командир и беглец были друзьями, а в детстве даже ухаживали за одной девочкой. В итоге нам не поставили никакой оценки, а сказали: «Уберите этот момент, тогда и посмотрим, что с вами делать». Мы поняли, что это не шутки. И осознали, что придется подчиниться. Это был мой первый компромисс, который меня обжег сильно. Нам поставили по пятерке за повиновение. Я понимал, за что ставят оценку. И таких уроков было очень много в разное время. У меня почти все картины ранены. Либо что-то приходилось вырезать, либо переозвучивать. Кончились приставания властей только в перестройку.
Неужели в трудные времена не было желания махнуть на все рукой и сказать: «Не могу больше, хочу, чтобы сердце не болело, жить спокойно…»
Вы знаете, мне предлагали уехать и работать там. Я же работал с итальянцами и бывал в Америке. Но я такие предложения не воспринимал серьезно. Понимал одно: я русский режиссер, работаю на русском языке, мой зритель – здесь. И я должен ему помогать, давать ему надежду. А в какую бы страну я ни приехал, я был бы режиссер-турист. Я отказывался от предложений сразу, не глядя на сумму гонорара. Жить и не слышать русской речи для меня смерти подобно. Да, я жил в Италии. А там не было снега, а он у меня в организме уже как необходимость.
Удивительно, но ведь в детстве вы мечтали быть не режиссером, а мореплавателем. И даже написали письмо с просьбой о приеме в мореходку.
А знаете, чем все дело кончилось? То ли в 1993-м, то ли в 1995 году я получил из мореходного училища Одессы студенческий билет. 1-й курс – Рязанов Эльдар Александрович. Так что можно сказать, что я туда поступил примерно лет через 60 после возникновения такого желания.
Неужели мир кино вас не влек к себе в детстве?
А кино я недолюбливал. Даже не ходил в кинотеатры. В театр – да. Да и то в детский театр. Причем до сих пор это делаю. А поступил во ВГИК заодно с приятелем, когда мне не было еще 17 лет. Пошел туда, и мне очень понравилось. Такая простая история, затянувшаяся на всю жизнь.
Интересно, каким вы были в те свои 17…
Невеждой я был. Я же не бывал ни в одной галерее картинной. Когда поступал во ВГИК, мне посоветовали сходить в Третьяковку, потому что на собеседовании могли задать вопрос. И мне действительно достался вопрос «Сколько людей изображено на картине Репина «Не ждали»?» А я вчера там был. Ответил в один момент. Так проверяли зрительную память. Но, по сути, я был тогда плохо образован. Однако быстро наверстывал упущенное в детстве.
Так быстро, что умудрились вскоре снять игровую музыкальную комедию, идущую вразрез с тем временем. Вспоминаю слова Люси Гурченко: «Вокруг серо-коричневая гамма – и неожиданно появляется картина, которая взорвала абсолютно все». Как получилась «Карнавальная ночь»?
Мне повезло, что в меня верил Иван Пырьев, на тот момент директор «Мосфильма». Он видел мои студенческие и документальные работы и предложил сделать постановку. Я же отказывался, так как мечтал поставить драму, а не комедию. Но в итоге все сложилось так, как сложилось. И, к моему счастью или несчастью, «Карнавальная ночь» имела сумасшедший успех. Такого больше не было в моей карьере.
Но ведь сначала вы не утвердили Гурченко. Она вам не понравилась?
Нет, она понравилась вообще всем. Мне, худсовету, Пырьеву. Люся была абсолютно очаровательна. И на пробах отлично спела песенку и сыграла сценку. Но пробовалось же много актрис. Скажем, была замечательна проба Ирины Скобцевой, которая потом, на мой взгляд, играя драматические роли, загубила свою карьеру. Ира спела песню из репертуара Ива Монтана. Но ее не утвердил Пырьев, сказав, что не может в заводском доме культуры работать такая шикарная американская актриса. Девушка же, которую утвердили изначально, Люся Касьянова, сыграла три съемочных дня. Этого мне хватило, чтобы понять, что она не тянет. И я пошел к Пырьеву с просьбой поменять актрису. Причем мне тяжело было это сделать, так как мне очень нравилась эта барышня Касьянова. Проблема была и в том, что худсовет проголосовал за нее. А Пырьев мне сказал: «Возьми Гурченко».
И?
Понимаете, Люсю на пробах сняли плохо. А на фильм на камеру был назначен опытный Аркадий Кольцатый – трижды лауреат Сталинской премии. И с ним Люся засверкала. И еще была исправлена одна важная деталь. У нее было милое лицо, но что-то не совсем в порядке с носом. Незаметный глазу, но не камере, изъян. И тогда было придумано, что ей сделают нашлепочку из тонкой-тонкой марли, чтобы получался как бы слегка задирающийся нос. И это был ее грим практически на всю жизнь.
Да-да, это полосочки из тюля.
Она заказывала их потом за границей. Но это было первое, с чего всегда начинался ее грим. А дальше шла художественная живопись. Поэтому в самом начале на экране она была некрасивой обезьянкой – маленькой и очень подвижной. Есть замечательная поговорка: половина нашей красоты лежит на парикмахерах и портных. Но у нее были вульгарные манеры, акцент жуткий. Ей ставили технику речи. Я снимал по нескольку дублей, объясняя при этом: «В Советском Союзе так не ходят, вертя задницей», «Следи за речью!» Я к ней придирался, конечно. Был ее цензором. Но Люся потом в одной передаче сказала: «Вы меня правильно подравнивали».
Вы всегда угадывали с актерами. Как вам удавалось столь точно их подбирать на роли? Вот, скажем, попадание с Алисой Бруновной Фрейндлих на роль Мымры?..
А знаете, сколько у нее со мной было проб до этого? Я ее пробовал на «Гусарскую балладу» и не взял. На Алевтину в «Зигзаг удачи» – и не взял. На «Иронию судьбы…» – и не взял. Понимаете? Так что я еще и очень капризный режиссер. При этом я обожал ее как артистку. Но не брал, так как что-то не подходило.
Но в роли Мымры шва не видно: никакого актерского механизма, который порой бывает заметен…
Она просто гениальная актриса. Я ее не взял на «Гусарскую балладу», потому что она была хлипкая. Я не взял и Гурченко на «Гусарскую балладу». Понимал, что никто не поверит, что она могла с французами сражаться. А Лариса Голубкина подошла, потому что у нее была фигура, стать. И не могу объяснить, скажем, почему я взял Барбару Брыльску в «Иронию судьбы…». Это все из области какого-то поджелудочного.
В результате, глядя сейчас на фильмографию, есть ощущение, что вот здесь все же надо было взять другого артиста?
Такое ощущение бывало. Но если я понимал, что ошибся, больше этого актера никогда не снимал. Скрипя зубами, дорабатывал с ним, а больше не приглашал. Это тоже было учение показательное и болезненное. Броненосец в потемках – выбор актера у меня. Это идет не от ума, а от инстинкта.
А было ли такое, что вы мечтали увидеть актера в какой-то роли, но не складывалось из-за обстоятельств?
Я очень любил Иннокентия Михайловича Смоктуновского. И я его очень добивался. Добивался ли хоть один режиссер любимой женщины так, как я добивался Смоктуновского, – большой вопрос. Я шел во все тяжкие. Улещивал его и врал, черт-те что делал для того, чтобы он играл. Я очень хотел, чтобы он был в «Иронии судьбы…». Но он сказал: «Нет-нет, это не мой материал». Но в результате тоже очень недурной актер сыграл – Мягков.
С которым случилась страшнейшая история на съемках «Жестокого романса». Расскажите вашу версию…
Лодку, в которой он снимался на реке, разбило лопастями колесного парохода. Это было чугунное колесо под 300 килограммов. Самое ужасное, что Мягков в этот момент был в лодке. И все. На наших глазах он пошел на дно. Лодка – вдребезги, а он не выплывал. А потом неожиданно появляется его лысая голова на поверхности воды. Он снимался в парике, который, естественно, слетел. До сих пор помню крик какого-то мальчишки из толпы зевак в этот момент: «А дяденька-то лысый!» Мягков этот день отмечает как второй день рождения.
Но как же так произошло?
В эти две минуты, пока его не было, мы поняли, что пойдем под суд. Потому что не обеспечили безопасность. Причем там была такая ситуация: первый дубль я забраковал, потому что Мягков очень далеко плыл от этого буксира, и кадр развалился. Я поставил задачу быть как можно ближе к нему. Тогда он просто подплыл под эту лопасть. И она ударила по носу лодки. Слава богу, что погиб только парик.
Об Андрее Миронове вы сказали: «Я видел Андрюшу разным, но никогда не видел злым». Не могли бы рассказать о нем?
С ним работалось шикарно. Очень трудно рассказывать, потому что у меня со всеми артистами замечательные отношения сохраняются, во главе которых нежность, любовь и дружба. И Лия Ахеджакова, и Алиса Фрейндлих, и Людмила Гурченко, и Андрей Миронов, и Олег Басилашвили, и Юра Яковлев – кого ни возьми. Потому что артисты знали и знают всегда, что я их безмерно люблю и ради них готов на все. Понимаете, на все. Они это чувствовали. И платили той же монетой. Они знали и не боялись при мне раскрываться, не боялись, что я их подниму на смех. Понимаете, я не выношу лжи, фальши, неискренности. И очень резко от себя отсекаю таких людей. С настоящими творческими людьми всегда уважительные отношения, потому что я уважаю талант, преклоняюсь перед ним.
Эльдар Александрович, а за кино следите? Смотрите новые картины?
Нет, мне это не очень интересно. И редко что-то нравилось. Я не люблю человеконенавистнические картины, не люблю ширпотреб, много чего не люблю. И имею на это право в силу возраста. Поэтому отношусь разборчиво к тому, что мне смотреть и не смотреть. Это Раневская сказала про Джоконду: «Она сама выбирает, кому ей нравиться, а кому не нравиться».
Вы с возрастом стали терпимее или, наоборот, принципиальнее?
Я недобрый дедушка. Не хочется говорить «принципиальный», но я не выношу огромное количество людских недостатков и пороков и отношусь к ним без прощения. И они сейчас, к сожалению, концентрируются все больше и больше, в особенности в кино.
Из молодых режиссеров российских кто-то вам интересен?
Мне нравятся Урсуляк, Николай Досталь. Мне запомнились «Штрафбат», «Ликвидация» и фильм «Багровый цвет снегопада» Владимира Мотыля.
А над чем вы сегодня смеетесь?
Смеюсь, когда читаю стихотворные фельетоны Дмитрия Быкова. Они смелые и остроумные.
Всегда интересно, как люди определяют любовь. Можно ли ее определить? Попробуете?
Это невозможно. Всеобъемлющее чувство. Грубо говоря, если человек способен пожертвовать жизнью ради другого, – вот это любовь. Это максимализм такой. Когда жена принимала безногого мужа после Великой Отечественной войны и жила с ним до конца своих дней. Наша страна знает много историй подлости, грубости, глупостей, но и знает великие, благородные мгновения, которые дают надежду, что эта нация не умрет. Хотя надежд становится все меньше и меньше.
В любом случае хочется пожелать вам больше улыбок. Вы же сами знаете, какой волшебной силой обладает смех.
Знаю. По мере сил буду стараться. И надеюсь, что поводов для этого будет хватать. Сейчас же улыбаюсь, так как мне была приятна эта встреча и разговор. Улыбок и читателям «Антенны»!
Назад
|
