Без любви – грех

«На сцену надо выходить с горячим сердцем», – убежден Максим Аверин. Тогда ты можешь собирать залы на двухчасовой моноспектакль и говорить со зрителями о том, что тебя волнует.

Можешь, отвечая на вопросы журналистов, сказать: «У меня нет никаких званий, я не народный и даже не заслуженный, зато любимый артист – и горжусь этим!» Сегодня звезда сериалов «Глухарь» и «Склифосовский» в гостях у «СВ».

– Максим, вы один из самых востребованных артистов, зачем вам еще гастроли с моноспектаклем «Все начинается с любви»?

– Актерский век короток, и наша профессия делает нас жадными до работы. Даже успех не всегда означает, что ты удовлетворен в творческом отношении. Жизнь одна, и наступает момент, когда понимаешь, что хотел бы сделать и то, и это, но, к сожалению, есть политика репертуарного театра, есть еще 50 артистов, которые имеют право на актерское счастье. Мне стало тесно, и я придумал моноспектакль, где можно показать себя в разных лицах и быть откровенным со зрителем. «Все начинается с любви» – спектакль о том, что сейчас наполняет мой мир, беседа о том, как вернуть истинные ценности, которые исчезают из нашей жизни. Мы перестаем смотреть друг другу в глаза, укрылись в фейсбуке, в мире полулюбви, полудружбы, полуотношений, и вот уже люди всерьез спрашивают: «Секс без любви – это грех?» Да все, что делается без любви, – грех, и мой спектакль как раз об этом.

– Есть мнение, что сегодня в театре от системы Станиславского отходят, актеры чаще всего играют себя в предлагаемых обстоятельствах.

– Это неправда, огромное количество артистов, и молодых в том числе, прекрасно владеют искусством перевоплощения. Я хорошо знаю театральную общественность, этот замкнутый мир, в котором живут актеры, которые никуда не ходят и с легкостью выставляют диагнозы театральному искусству. Пусть тот, кто так сказал, придет в «Сатирикон» и посмотрит спектакль «Тополя и ветер». Шестнадцать лет я работаю в театре Константина Райкина и получаю огромное удовольствие, потому что рядом со мной мастер, и у него артист должен уметь делать все: например, играя шекспировскую трагедию, суметь выйти в канкан. В спектакле «Ричард III» я играю трех персонажей, и люди удивляются, где нашли столь похожих артистов.

– Вы – признанный исполнитель шекспировских ролей. По-вашему, Шекспир – реальная фигура или все же псевдоним группы авторов?

– Уже признан? Вот еще, к слову, о краткости актерской жизни. Я считаю себя подающим надежды, а вы уже называете меня по имени-отчеству. По поводу моего любимого Шекспира. Мне ясен накал страстей, сердцебиение этой драматургии, и не мое дело, кем она была написана. Разве такое знание поможет мне как артисту? Наше дело – подарить эмоции, очистить душу, поплакать, посмеяться здесь и сейчас. В этом волшебство театра.

– А современная драматургия способна создать такое волшебство?

– На самом деле не имеет значения, кого играть – братьев Пресняковых или Островского. Проходят столетия, а проблемы у человека все те же. У нас был спектакль «Доходное место», и что ни страница – все актуально, потому что так будет всегда, это заложено в нашей с вами крови. Такой, знаете, русский эпос, лишь бы лежать на печи и ждать рыбу, которая все сделает по щучьему велению.

На сцену всегда надо выходить с горячим сердцем, вот и все. Профессия наша эфемерна. Поаплодировали, и через час от этого ничего не остается. Разве что в ваших зрительских сердцах. А актер проживает каждый раз все заново. Не выйдешь же к публике со словами: знаете, мы вчера так выложились в спектакле, у нас был такой успех, позвольте сегодня без вдохновения сыграть. Публика в этом смысле жестока, один раз соврал – больше не поверят.

– Как восстанавливаетесь после спектаклей?

– Разве можно устать от того, что определяет твою жизнь? Когда выхожу на сцену, я, наоборот, выздоравливаю. Один шаг делаешь – и все проходит. Отдых нужен, конечно. Моя энергетическая батарейка – это море. Но дня через три начинаю скучать. Вообще, у каждого творческого человека свой тренинг, у музыканта – это гаммы, у балерины – станок, у художника – рисунок, станок актера – его душа. Она все время должна трудиться. И поэтому даже отдых я воспринимаю как профессиональный тренинг. Как там у Ахматовой? «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» Улетаешь в Венецию, идешь в кафе, где сидел когда-то Бродский, и думаешь – как это красиво и театрально, и в тебе что-то рождается, а потом все это не может не расцвести, не сложиться в какой-то пазл, чтобы проявиться в нужный момент.

– Слава следователя Глухарева не мешает вам в театре?

– Артист театра и артист кино – две разные профессии. Театр – это «здесь и сейчас» и огромная энергия, а кино – более интимное искусство. Конечно, когда после премьеры «Лондон Шоу» выходит газета с заголовком «Глухарь сыграл профессора Генри Хиггинса» – все! Ну как комментировать, ведь столько всего сделано!.. С другой стороны, «Глухарь» стал частью моей жизни. Любой артист мечтает о такой роли, о которой будут говорить зрители. Я давно не снимаюсь в этом фильме, а меня до сих пор благодарят за Глухарева. Многие стали интересоваться моими театральными работами и открыли для себя театр.

Вы знаете, почему многие люди не ходят в театр? Потому что у них еще в школе отбили это желание, когда заставляли смотреть бездарные постановки. И когда они идут в театр, чтобы увидеть любимого артиста, а потом начинают ходить на спектакли, это дорогого стоит. И давайте не будем скрывать: сериалы – формат времени. Прекрасные западные артисты не стесняются сниматься в сериалах. А что касается ярлыков, мне однажды пришла записка из зала, что Аверин – это помесь Райкина и Гурченко. Ну ладно, думаю, не самые плохие фамилии. Когда я снялся у Абдрашитова в «Магнитных бурях», писали – «у него глаза Шукшина». Снялся в жутком своем первом фильме – «русский Джим Керри». Ярлыки не артисты придумывают. Мне, например, неинтересно кому-то подражать, я сам по себе, кажется, неплохой парень и очень рад, что многим людям в стране привил вакцину любви к театру.

Назад