- В Петербурге, в многосерийном фильме о подводниках. Он называется «Горюнов», а играю я там военного. У меня такой роли ещё не было. Это русский медведь, если служит Родине, то свято, если любит, то искренне, если борется, то до конца. И при этом он немногословен.  Для него есть только два вида одежды - парадная и повседневная. С художником по костюмам мы даже отменили гражданскую одежду. Я вообще очень люблю играть военных людей. Одна из моих любимых ролей - роль в фильме «Карусель», где  играл военного хирурга. Мне вообще везло на роли. Хотя есть пара фильмов, которые я бы, как Мэри Пикфорд, сжёг.

 

 

 

- На ближайшие несколько лет я интересной работой обеспечен. Мне очень нравится, что на меня уже пишут, на меня рассчитывают. 

 

 

- Важна роль. Если режиссёр будет подлецом и гонорар будет маленьким - ничего, я потерплю подлеца. Может быть, это и хорошо, если человек и не хочет тебя снимать, и не любит тебя снимать, но ведь в этом тоже может быть кайф.  

 

- Обязательно. Есть письма, в которых: «Ой, люблю-люблю». А есть письма, в которых анализируют мои работы, рассказывают о себе, делятся своими радостями и печалями.  Приходят письма от матерей, которые потеряли сыновей. Во-первых, я их сохраняю, потому что это дорогого стоит, а во-вторых, я же тоже от этой жизни какие-то шишки получаю и, когда уж совсем становится плохо,  достаю эти письма и читаю их. И тогда, как барон Мюнх­гаузен, поднимаешь себя за косичку, потому что понимаешь, есть ради кого жить, ради кого работать, ради кого выходить на сцену и вставать в кадр. И ты знаешь, что ты небезразли-

чен.   

- Почувствовав один раз ощущение сцены, не влюбиться в неё невозможно. Это как под поезд - раз и навсегда. Говорить я поздно начал, но в четыре года сказал, что буду артистом. И, видимо, ТАК сказал, что с этим уже никто не спорил. И в моём микрорайоне все всегда говорили: «Это наша звезда!», «Это артист идёт!» И вдруг этот артист идёт по Арбату, подходит к Щукинскому училищу и... видит миллионы таких артистов. И подумал тогда: «Ого! В 16 лет я был таким максималистом. Я-то думал, что сейчас все упадут. И в первый год когда я не поступил, то осознал, какая она, эта профессия. Я не смогу без этого. Я этим живу, я этим мыслю. Я - заточенная деталь большой конструкции под названием «театр». 

- Я не спокойный человек. Спокойствие - это не для артистов. Я вообще очень боюсь спокойных артистов. Мне с такими некомфортно. Они уже заранее знают, что сейчас сделают. Это невозможно. Мне очень нравятся люди импульсивные, люди, которые всегда в поиске. К тому же я работаю 15 лет в театре Райкина. Было бы стыдно рядом с таким мастером быть таким, знаете: «О-хо-хо, я жизни отдал всё сполна…» Иди и отдавай каждый день! Я видел многих артистов, у которых уже остановился поезд. Абсолютно успокоенные, никуда им не надо. Это не для меня. Я не смогу так. Я бы не хотел, чтобы мне стало проще. Тем более чем дальше в лес, тем труднее, потому что каждый раз нужно находить что-то новое в себе. Не дай бог привыкнуть к себе! Привычка для артиста - это просто разрушение. К тому же это профессия «здесь и сейчас». 

- На мой взгляд самое страшное - это равнодушие. Люди могут спокойно пройти мимо. Я недавно снимался в одной сцене, там по сюжету женщина болеет сахарным диабетом, и мне реквизитор говорит: «А вот эту карточку нужно достать». Я спрашиваю: «Какую карточку?» А там карточка: «Если вы увидели, что я без сознания, я не пьяный - у меня сахарный диабет». И я подумал: «Ничего себе!» И эта табличка меня очень потрясла. Вот такие сигналы SOS, они, оказывается, существуют. Это всё рядом, вокруг. И, оттого что могут пройти мимо, страшновато стало. 

 

- Никогда не проходил мимо беды. А сейчас как  к человеку известному ко мне часто обращаются с просьбами помочь материально или повлиять, посодействовать. Я, конечно, понимаю, что многим нельзя помочь (слухи о моих миллионах преувеличены), но какую-то частицу помощи оказать могу.

 

 

- Мама всегда говорила, что в детстве, когда кто-то наносил мне удар, я не устраивал при всех истерик. Всегда уходил. И так до сих пор и осталось. Как Арлекин - но слёз моих не видно никому! 

 

Вчера произошла одна ситуация, и мне было безумно обидно. А сегодня мне одна моя знакомая написала: «И вообще, я считаю, что ты как Нью-Йорк, - тебя может не любить только тот, кто не видел!» И мне так это по­нравилось! Любимым  быть очень хорошо. Потому что тогда, когда в тебя верят, ты можешь очень многое совершить. Но любить - это важнее.

 

 

- Да, был период, когда мне казалось, как же можно так жить: номинально, по трудовой книжке, называться артистом и при этом ничего не делать в профессии. Мне не нравилось, как я жил эти несколько лет. В 1997-м я поступил в театр, и только в 2002-м у меня появилась там интересная работа, а до этого были массовка, какие-то рольки. Но это всё было не моё, потому что мне казалось, что я могу больше. Видимо, всему свой срок. И тут же всё пошло. И вся комбинация собралась, как в пятнашках. 

 

 

- Я всегда говорил, что никому не завидую. Всегда говорю так: не завидуйте чужому успеху, потому что не знаете цену этого успеха, что на алтарь было положено.