|
«Титры не краснеют, краснеет артист»
Популярный актер театра и кино Максим Аверин признался «НВ», что не
хочет стать узнаваемым, а мечтает постоянно удивлять зрителей
Ему грех жаловаться: успешен, удачлив, востребован. Актера московского
театра «Сатирикон» Максима Аверина сегодня зовут сниматься в кино, в
разные театральные проекты, он ведет музыкальные передачи на
телевидении, участвует в концертах. Обаятелен, остроумен, серьезен и
романтичен. Зрителям он полюбился после роли начальника следственного
отдела Сергея Глухарева в телесериале «Глухарь». Его работы отмечены
Российской независимой премией «Триумф», театральной премией «Чайка»,
премией «Тэфи» (за лучшую мужскую роль в телесериале), премией
правительства РФ.
– Максим, вы заняты в таких серьезных
спектаклях, как «Макбет», «Король Лир», «Ричард III» – при этом вы
снискали себе славу комического актера. Вас сравнивают с Джимом Керри. В
каком амплуа вы лучше себя чувствуете?
– В любом! Но больше
всего мне нравится трагифарс, когда смех сквозь слезы, когда в высшей
точке трагедии можно неожиданно перейти к иронии, сарказму. Не очень
люблю академичность, когда актеры говорят: «Нет, здесь я не буду
участвовать, канкан не хочу танцевать, я для другого здесь». Мне
нравится, когда артист гибок физически и подвижен душой.
– Русская театральная школа может научить такому быстрому переходу от
одного состояния в другое?
– Я закончил Щукинское училище,
где до сих пор живут традиции Вахтангова, где рождалась знаменитая
постановка «Турандот» – а это как раз подвижность, перевоплощение. Но
мои институты – это сама жизнь, это театр «Сатирикон» и его
художественный руководитель и режиссер Константин Райкин. Глядя на этого
удивительного человека, я и свою жизнь конструирую. Он гибок. И я такой
же.
– Райкин, видимо, потому вас и выбрал – по образу и
подобию своему?
– Я ничего не знал про его театр. Когда же
вник, то убедился, что это прекрасная модель современного театра – она
соответствует европейскому уровню. Там ставятся Шекспир, Гольдони,
Брехт, Голдмен, Макдонах. Но, уверен, в этом театре не будут поставлены,
условно говоря, «Трусы над пропастью».
– Вы сыграли
три роли в «Ричарде III» и даже женщину. Это трудно?
– Была
такая сублимация. Внешне я не менялся. Никакого грима, да и некогда его
было накладывать. Мы с режиссером Юрием Бутусовым определили доминанту
моих ролей. Это боль, которая не имеет ни размеров, ни пола. Боль и есть
боль. Пусть и отличается боль ребенка, которому вырвали зубик или не
подарили на Новый год игрушку, от боли матери, которая не дождалась сына
с войны, – все равно это боль, трагедия, драма.
–
Действительно ли вы обязаны Бутусову переменой вашего амплуа? Это он
превратил вас из комического в трагического актера?
– Мне
безумно интересно с Юрой. Он – мой гений. Каждому человеку дается шанс, у
меня получилось использовать его. Юра пришел к нам в театр, увидел меня
на сцене и пригласил в свою постановку. Это человек, которому я
безоговорочно верю. Он может вывести меня на новый виток. Мне так много
еще хочется сделать, многим еще удивить!
– Я
разговаривала с актером миланского театра «Пикколо» Феруччо Солери – он
40 лет играет только одну роль – Арлекина. Если представить, что вам всю
жизнь надо также играть одну роль, какую бы вы избрали для себя?
– Арлекина. Потому что Арлекин – это я. Я вбираю в себя все: и слезы, и
любовь, и смех, и печаль. Тот спектакль, который должен пройти в
Петербурге 18 декабря, – это мой творческий вечер, я буду петь песни,
читать стихи, монологи из спектаклей и свои собственные монологи. Один
из монологов – рассказ артиста о том, как начинается его день, как он
встает, отковыривая себя от постели… И когда заканчивается тяжелый,
полный напряжения день, и артист, вдохновенный, счастливый до того, что
мышцы сводит от удовольствия, падает в кровать…
– Вы
человек веселый? И вообще – какой?
– Я тот хиппи, который
живет под солнцем и абсолютно голый.
– Вы про голову?
– И про это тоже. Бутусов часто меня укорял: «Ну что ты, Максим,
опять лохматый? Ты же играешь Бога!» Я взял и постригся. Налысо. Это
помогло в роли. Конечно, артист не должен быть таким уж бесхребетным,
должен быть личностью. Но в то же время он обязан быть той заготовкой,
на которую возможно нарастить массу. Я таких артистов знал, но лично не
общался – Олег Ефремов, Евгений Леонов. Мощные личности, умеющие сыграть
историю.
– Есть сила, которая ведет вас по жизни?
– Меня Бог ведет. Я это чувствую. Я нашел храм, в котором мне
хорошо. Я долго искал его, проделал большой путь. Меня ведь никто не
может убедить, пока я сам до дна не дойду, свою чашу не выпью. Вот и к
тому, чтобы покреститься, я сам пришел. А потом уже нашел храм – в
Иерусалиме. Там очень много народа, немного мешает… Но в какой-то момент
я ухожу в себя, и мне хорошо.
– Вы для себя уже
ответили на все жизненные вопросы?
– Мне нравится, что я
после тридцати зажил какой-то особенно интенсивной жизнью. Я
действительно ответил на очень многие вопросы для себя. И стал просить
одного: «Дай мне, Господи, силы для того, чтобы перенести то, что я не в
силах изменить». Надо делать не лучше всех, а делать хорошо. Я научился
говорить слово «нет». Понял, что, исполняя чью-то волю, я себе врежу.
«Нет» нужно говорить чаще, чем «да». Меня часто уговаривают сняться в
очередном мыльном сериале. Научился отказываться. Титры не краснеют,
краснеет артист.
– Слава для вас имеет значение?
– Она мне помогает, точнее, не вредит. Я к ней спокойно отношусь.
Многим людям прощаю невежество, не хожу по судам опровергать вранье,
отмываться от вылитой на меня грязи в СМИ. Всякие распускают слухи – о
моих мифических миллионах, например. Если на деньги, заработанные на
подобной чуши, создатели мифов купят что-то своим детям – так это
прекрасно. Уже можно оправдать эти публикации. Я даже не против.
– А у вас дети когда же будут?
– Думаю, к 40 годам я
как-то определюсь с выбором спутницы и потом стану хорошим отцом. Я как
то вино, которое с годами становится лучше (смеется). Но вообще я еще
какой-то совсем молодой. Мне почти 35, но я чувствую, что на самом деле
мне очень мало лет. Все кажется, что со мной может произойти бог знает
что. Я постоянно хочу учиться. Стал выступать в качестве режиссера –
снял несколько серий «Глухаря». Придумали с Настей Стоцкой отличный
номер: переделали песню из «Служебного романа», первая часть идет в
старой стилистике, а вторая – в джазовой. Недавно с Людмилой Марковной
Гурченко на НТВ снимались для ее бенефиса. И я с увлечением работал над
программой, которая на сегодняшний день определяет меня как артиста, как
личность: читаю стихи четырех поэтов – Маяковского, Пастернака,
Высоцкого, Вознесенского. Я решил, что здорово будет прочитать «Балладу о
прокуренном вагоне» Александра Кочеткова. Я нашел гениальное
стихотворение Высоцкого «День без единой смерти». История про то, что на
свете есть один день, когда никто не умирает: самоубийцы то и дело
бросаются в пролеты, и с ними ничего не случается, люди стреляются и не
умирают. День без смерти удался.
– А вы согласны
умереть от любви?
– Если по-настоящему любить, то человек
сможет себя и вознести, и разнести. Любовь меня всего так перекроила,
переломала… Но я открыт любви. Я страдаю от этого, возношусь, падаю. У
меня был роман в юности с американкой, и она мне написала, красиво ломая
русские слова: «Любя тебя, я понижаюсь с землей». Не совсем понятно, но
меня пробрало.
– Сейчас рядом с вами есть любимая
женщина?
– (Молчит, потом выдыхает.) Да! Я не могу жить, не
любя. Со мной обязательно должна быть та, которую я люблю. Я живу
постоянно в оголтелом состоянии – ссорюсь, мирюсь, страдаю, прощаюсь. Но
все равно она когда-то уходит, любовь. Тогда очень грустно. Но пусть
будут лучше страдания от любви, чем от ее отсутствия.
–
В спектакле «Портрет» по Гоголю, отрывки из которого, кстати, тоже
будут показаны в Питере, вы играете художника, меняющего счастье на
деньги…
– Это про меня. Я должен постоянно напоминать себе о
том, что сердце надо держать открытым. И бежать соблазнов стать
растиражированным. Поверьте, я могу долго выезжать на прежнем капитале.
Но я этого себе не позволяю. Не хочу, чтобы вы привыкали ко мне. Не хочу
быть узнаваемым. Удивлять вас хочу.
Назад
|
